– Мне повезло: меня не расстреляли, потому что я стоял в шеренге девятым. Рядом, восьмой по счету, стояла мама, сжимая в своей руке мою ладошку. Кончиками пальцев я чувствовал, как мелкая дрожь от нее передается мне, и от этого маминого испуга становилось еще страшнее.

Леонид Петрович Глушков

Долговязый немец шел вдоль нашей шеренги, раздвигая людей стволом автомата и бормоча про себя свой немецкий счет: айн, цвай, драй… При счете «десять» он уткнулся глазами в стоящего рядом со мной мужчину и затем повел его к грузовику с брезентовым верхом. Кто-то из стоящих со мной рядом тихо сказал: «Повезли на Красную горку». Тогда я впервые услышал, что в Евпатории, где-то далеко за городом, существует место, где немцы расстреливают людей и сбрасывают их тела в противотанковый ров. Расстреливали в зависимости от установки на облаву – каждого второго, третьего или… десятого, как это было в тот день. Облавы немцы устраивали регулярно. Особенно по этой части они усердствовали после Евпаторийского морского десанта в начале января 1942 года…

…Мы сидим с Леонидом Петровичем Глушковым на детской площадке. Договорились встретиться именно здесь, на окраине микрорайона, где всегда тихо и безлюдно. С некоторых пор он особенно ценит тишину и покой. Правда, через какое-то время на площадке появились шумные девчушки из соседних домов и, как говорится, подпортили нам обедню. Их веселье с визгом и криками по уровню децибелов не уступало выхлопу работающего трактора. Впрочем, Леонида Петровича ребячья ватага ничуть не раздражала.

…Он родился 2 августа 1937 года. То есть к началу оккупации Евпатории ему пошел уже пятый год. Говорят, что дети в этом возрасте схватывают все на лету. Все, что с ними происходит, какие-то события, случаи, эпизоды, истории, все укладывается в их памяти, как компьютерные файлы: один к одному и на всю жизнь. Леонид Петрович из породы таких людей с отменной файловой памятью. Евпаторийские краеведы, думаю, могут с ним консультироваться по любым вопросам, касающимся города: где и какой дом когда-то стоял, какими в городе были пустыри и огороды, где рос виноград, какой глубины были колодцы в старых дворах, кто из спортсменов был кумиром евпаторийцев лет тридцать – сорок назад.

– Я хорошо помню День Победы, – рассказывал Леонид Петрович. – Евпатория ожидала этого дня, как и вся страна, но наш маленький город, освобожденный еще 12 апреля 1944 года, уже привык жить в мирных условиях. К маю 1945-го мы уже забыли, что такое облавы, расстрелы, ночные выстрелы и обыски полицаев. Возможно, эта забывчивость была свойственна больше нам, детям, чем взрослым. Моя мать Надежда Кузьминична и после ухода немцев, когда городу уже ничто не угрожало, до конца своих дней повторяла: «Лишь бы не было войны». Этот ее испуг от войны я стал понимать гораздо позже, уже будучи взрослым человеком.

1 сентября 1944 года я впервые пошел в школу. У нас не было ни карандашей, ни ручек, ни учебников, ни тетрадей. Чернила мы делали сами, выдавливая сок из волчьих ягод. Это был некий раствор бледно-фиолетового цвета, исчезавший с бумаги уже после нескольких дней. Зато у каждого из нас в холщовых сумках хранились в изобилии гранаты, пистолеты и патроны. Этого добра после ухода немцев было великое множество. Мы даже играли в войнушку, имея при себе настоящее оружие. При этом попеременно делились на немцев и русских. Порой при дележке на своих и «фрицев» дело доходило до драки: никто не хотел хоть на какое-то время стать условным немцем. Однажды в ходе «боевых действий» в роли русского солдата я получил по голове удар гранатой. Хорошо, что она была без запала и метатель был малосильным. Граната по счастливой случайности попала по голове только вскользь.

Некоторые из моих одноклассников даже на уроках умудрялись разбирать… трофейные гранаты. Наверное, от несчастного случая нас хранил сам Господь Бог. Позже учителя стали наводить в наших сумках большой шмон, извлекая оружие на белый свет. С годами наш оружейный арсенал стал иссякать. Свой последний браунинг я нашел в лимане и передал его соседу для ремонта спускового механизма. С тех пор своего пистолета я больше не видел. Как говорится, прощай оружие.

На уроки мы приходили со своими стульями и табуретками. Парт в школе тогда не было, и я носил с собой на уроки табуретку, которую притащил домой из госпиталя после ухода немцев. Табуретка была из дуба, и по весу неподъемная для моих лет. Когда она расшаталась, я решил ее укрепить гвоздями. Гвозди при этом гнулись и не входили в дерево даже под ударами тяжелого молотка. Пришлось эту затею бросить. Благо вскоре в нашу школу привезли парты.

Чтобы не умереть с голоду, в Евпатории при оккупации все занимались огородничеством. Считайте, у каждой семьи была своя делянка земли с морковью, свеклой, капустой и огородной зеленью. У некоторых жителей города были даже свои сады. Немцы тоже устраивали свои огороды, в том числе и баштаны. Правда, арбузы и дыни у них росли почему-то мелкие. Моя мать работала на одном из таких огородов и получала зарплату натуральной продукцией. Помню, что с едой мы не бедствовали. Мать варила супы и борщи и даже иногда делала вареники и затируху. Затирухой она называла жидкое тесто, сдобренное картошкой и запеченное на сковородке. На мой взгляд, это блюдо получалось очень вкусным.

О хлебе тогда не было даже разговоров. Если кто разживался мукой, пекли лепешки. Их запах и вкус помню до сих пор. Не забуду, как однажды принес домой буханку ржаного хлеба, подаренную мне немецким офицером за то, что я нарвал ему абрикосов с нашего дерева. Мать решила, что я занялся воровством, и уже была готова надавать мне по шее, пока не уразумела, что я не запятнал чести семьи. А однажды немецкий солдат, дежуривший на проходной одного из госпиталей, угостил нас с соседкой плиткой шоколада. Я до сих пор не могу понять, в связи с чем он сделал нам такой царский подарок. Скорее всего, при виде нас он вспомнил своих детей. Нечего и говорить, что вкус шоколада был нами давно забыт. И что удивительно, этот солдат подарил мне еще и настоящие кожаные сандалии, на пять размеров больше моей ноги. Эти сандалии я носил еще несколько лет и после войны.

При отступлении из Крыма немцы, очевидно, не теряли надежды вернуться сюда вновь. По крайней мере, в Евпатории они сохранили в полном порядке свои госпитали. Один из них располагался в санатории на Мойнаках. Когда в 1944 году в город пришли наши войска, госпитали для раненых были устроены на немецкой базе. Пацаны вроде меня считали госпитали центром культурной жизни города. Здесь по вечерам крутили кино и устраивали танцы. Всякими правдами и неправдами мы пробирались на киносеансы и с вожделением смотрели на экран. Фильмы были, как правило, трофейными. А за танцами мы наблюдали со стороны, примостившись под забором на открытой заасфальтированной площадке. По-моему, она сохранилась до сих пор.

…В день 9 мая 1945 года на танцах на Мойнаках играл духовой оркестр. Забинтованные и прихрамывающие кавалеры приглашали нарядных дам с окрестных улиц и из близлежащих сел. Вальсы сменялись веселыми фокстротами и томными танго. И вдруг этот праздник жизни был прерван криками «Победа!», «Победа!», «Победа!». По радио было передано сообщение, что в Берлине подписан Акт о капитуляции Германии. И эта новость мгновенно стала известна танцплощадке. Будь моя воля, я бы увековечил нашу победу в виде израненных и забинтованных бойцов, танцующих свой последний военный вальс.

Оркестр замолк. Кто-то из военных стал стрелять из ракетницы. Танцоры стали обниматься и целоваться. Мы тоже визжали от восторга. Не помню, как долго все это продолжалось. Кто-то пустился в пляс, кто-то плакал, а кто-то уже разливал припасенное для победы вино.

Потом в моей жизни было немало праздников и различных торжеств, но ни одно из них уже не было столь искренним и пронзительным. Наверное, потому, что это был наш общий, всенародный праздник, один на всех. И, стало быть, эта победа была и чуточку моей.

…После войны я окончил школу, служил в армии, работал на различных предприятиях. После окончания Львовского института физкультуры в 1966 году получил диплом преподавателя физической культуры и уже по этой профессии попеременно работал в учебных заведениях Евпатории. Большая часть моего трудового стажа приходится на ГПТУ-19. Работал, очевидно, неплохо, потому что в 2009 году получил звание заслуженного работника физической культуры и спорта Автономной Республики Крым.

Проходят годы. Я уже много лет нахожусь на пенсии. Казалось бы, давно пора забыть ту войну, на которую пришлось мое детство. Но память не отступает. Многих из моих ровесников уже нет в живых. Ушла из жизни и моя мама, которая при любых невзгодах повторяла одну и ту же фразу: «Лишь бы не было войны»…

Валентин ЩЕРБИНИН.